При нашей первой встрече экс-пилот Аэрофлота Павел Иванович Черемных, хитро взглянув на меня, неожиданно спросил: «Знаешь, какой у меня трудовой стаж?». И, не дожидаясь ответа, огорошил: «Восемьдесят восемь лет!». Увидев неподдельное изумление и недоверие в моих глазах, добавил: «А у моего приятеля – тоже лётчика – вообще 105!». Но речь не об этой своеобразной, но официальной аэрофлотовской кадровой арифметике, а о том, что Павел Иванович оказался прекрасным рассказчиком. В его арсенале оказалась масса интереснейших историй, которые крепко врезались в мою память…
Это не будут рассказы о том, как он, будучи командиром экипажа лайнера Ту-134, увидел впереди по курсу НЛО, похожий, по его словам, на ярко тлеющий окурок сигареты. И не о том, как пьяный пассажир на посадке в его Ил-14 упал с трапа – хорошо, что дело было на аэродроме с грунтовой, а не бетонной ВПП, а то всё закончилось бы очень печально. И даже не о том, что однажды при заходе на посадку из-за сдвига ветра их авиалайнер Ил-18 едва не упал на взлётно-посадочную полосу.
Нет, я хочу предложить вашему вниманию те его воспоминания, в которых он попытался по мере сил рассказать о том, как жила страна, как всё происходило на самом деле; поведать о том, чему был свидетелем сам или слышал от своих родных.
Монолог
Сейчас, если и вспоминают, как в СССР развивалось сельскохозяйственное производство, говорят, большей частью, о голоде, разразившемся в 28-м и 33-м годах, перегибах, ошибках и преступлениях периода коллективизации, закупках зерна за границей… Всё это было, не спорю, но было и другое.
Два предвоенных года у нас в Башкирии выдались на редкость урожайными, таким обещал стать и 1941-й. Хлеба собирали столько, что его некуда было ссыпать. Отец мой, Иван Алексеевич, вспоминал, что зерно на трудодни везли и везли, даже ругаться приходилось – куда, мол, везёте, засыпать некуда! И слышал в ответ: засыпай на фураж! Колхозы встали на ноги, доказали свою эффективность, а крестьяне поверили в социалистические методы ведения хозяйства. Это мобилизовало народ на борьбу с Германией и предопределило победу в Великой Отечественной войне.
Не обойтись нам и без любимой «высокой материи» пятой колонны – колбасы. Насмотревшись на очереди и дефицит, царившие в конце периода «застоя», на талоны и абсолютно голые прилавки эпохи «перестройки, ускорения, и гласности», часть наших сограждан решила, что это и есть «социализм в действии». Для подрастающего поколения это вообще непреложная истина. Для них я расскажу, как выглядели прилавки гастрономов моего родного Черниковска в начале 50-х годов.
Существовало тогда понятие «ассортиментный минимум» – перечень минимально допустимого количества наименований тех или иных продуктов и товаров. Это был невзрачный листок бумаги в деревянной рамке под стеклом. Рядом на крючьях висели окорока 3-5 видов; обязательно свежее мясо – свинина, баранина, говядина (килограмм последней стоил 13 руб. 70 коп.); сырокопчёная колбаса 4–6 видов, твёрдокопчёная – тоже 4–6 видов, варёная пользовалась меньшей популярностью – всего 3-4 вида; завал разнообразных рыбных консервов; под десяток сортов сыра (в том числе советский, голландский, швейцарский, рокфор и другие); 5-6 сортов сливочного масла во главе с вологодским; шоколадные конфеты в ассортименте и шоколад многих наименований (в том числе и знаменитый «Гвардейский»); папиросы – от «Ракеты» за 41 копейку до легендарной «Герцеговины Флор» по 6 рублей, табак разных сортов. Колбасу вам могли порезать: хоть толстыми кусками, хоть тончайшими ломтиками; из мяса на ваших же глазах приготовить фарш; смолоть кофе… Вкуснейшие натуральные продукты, не чета напичканному химией западному дерьму в яркой упаковке.
В конце 1953 года на северном рынке города я стал свидетелем характерного эпизода, показывающего, как тогда у нас относились к любителям «прибавочной стоимости». Пожилая башкирка спросила у торговки мясом, почём у неё говядина. Узнав, что за килограмм та просит 11 рублей (напомню, в магазине цена составляла 13 руб. 70 коп.), сказала: «Твой глаз плюнуть надо. Ты – спекулянтка!». И ушла к другому прилавку.
С жильём в нашей стране всегда было трудно – факт неоспоримый. Например, в конце 40-х годов опять же у нас в Черниковске (сейчас это один из районов Уфы) простому рабочему профком предлагал купить типовой, как сказали бы позже, финский домик. Трёхкомнатный (две комнаты по 8 кв. метров, одна – 16), обнесённый штакетником, с участком в 5 соток и дощатым сараем (с сеновалом). Стоило всё это 10800 рублей. А можно было приобрести двухкомнатную квартиру (17 и 12 кв. метров плюс десятиметровая кухня) в шлакоблочном доме на двух хозяев с участком – за 10 тысяч. Первоначальный взнос за жильё составлял 3 тысячи рублей, а остальное выплачивалось с рассрочкой на 10 лет! Ну, не смешные ли цены, если в то время средняя зарплата рядового работника цеха №25 Уфимского моторостроительного завода, где в ту пору трудились мои мать и отчим, составляла от 900 до 1100 рублей для мужчин и от 700 до 900 для женщин.
Со временем могло стать ещё лучше, но сегодня приходится отвечать на другой, резонный вопрос: куда и почему всё исчезло? Долго я ломал голову, пытаясь понять, когда начался процесс, приведший страну к плачевному итогу. И припомнил один эпизод…
В середине 80-х годов довелось мне лететь одним бортом со знаменитым актёром и режиссёром Роланом Быковым. Он рассказал, что вместе со съёмочной группой летит на премьерные сеансы своего нового фильма «Чучело». А потом посетовал, что другую его картину – «Комиссар», снятую полтора десятилетия назад, не выпускают на экран. «Думаю, из-за того, что я в ней очень остро поднимаю национальную проблему…», – сказал Быков.
Я специально пересмотрел этот фильм. Мне кажется, причина его замалчивания в другом. Есть в нём такая сцена: комната, на столе стоит телеграфный аппарат, из него ползёт лента, телеграфист зачитывает текст: «Всем, всем, всем! Гражданская война на всех фронтах окончена. Контра переходит к новым формам и методам ведения борьбы – внедрению своих людей в партийные, советские и хозяйственные органы…». Вот чего испугались цензоры – люди могли понять, что часть руководителей, добравшихся до вершин власти, и есть та самая контра, которая с рвением проводит политику разрушения завоеваний социализма, дискредитации Советской власти и уничтожения страны. И вспомнилась история, рассказанная моей прабабушкой Натальей Матвеевной Ямщиковой.
В период коллективизации сельского хозяйства в её родном селе (в Благовещенском районе Башкирии) было раскулачено три семьи. Каково же было удивление прабабушки, когда «через два лета» она увидела одного из раскулаченных проезжающим через родное село на бричке. Был он при большом жёлтом кожаном портфеле, в кожаных же куртке и картузе. На недоумённые вопросы своих бывших батраков он угрюмо пробурчал: «Из нас выдрали клоком, мы же будем драть по волоску! Посмотрим, кому больнее будет!». А Илье Герасимовичу – сыну прабабушки (деду моему), пригрозил: «А с тобой мы ещё сочтёмся!».
В памяти стала раскручиваться цепь воспоминаний, разрозненные события приобрели логическую стройность и завершённость.
В 1937 году деда исключили из партии. Ему инкриминировали… нецензурную брань в общественном месте: якобы он в клубе принародно оскорбил буфетчицу – хамоватую, надо сказать. Реально же причиной стало его выступление на пленуме районной организации ВКП(б). Дед заявил, что итоги работы района были бы значительно лучше, если бы не прегрешения партийных и хозяйственных чинуш. Кто его обвинил? Да вот такие же, «раскулаченные».
Деду ничего не оставалось делать, как обратиться с заявлением в Центральный Комитет партии. Из Москвы в Уфу приезжает член ЦК, который среди прочих дел разбирается и с его заявлением. Проводит очную ставку с участниками «инцидента» и заверяет деда: «По заявлению – доложу. Считаю, что в партии ты будешь восстановлен, но здесь тебе не работать – всё равно сожрут!». Чуть позже деда направляют на работу сначала в Туапсе, а затем с повышением – в Ашхабад.
Что мы слышим сейчас, когда речь заходит о 37-м годе? Только о репрессированных, невинно осуждённых, ГУЛАГе и так далее. Да, деду моему антисоветчину не «пришили», но сколько таких, как он, были осуждены и даже расстреляны. Кто это делал? Не та ли контра, пробравшаяся в руководство партии, советских и хозяйственных органов?
Начало Великой Отечественной войны. От деда приходит письмо, датированное двадцать вторым июня: «Мама, я комиссар, моё место – впереди!». Второе (и последнее) послание получили от него в середине июля, из-под Воронежа: «Сформированы, завтра выступаем. Мы победим!». Как он погиб, я не знаю. Может быть, когда шёл в атаку, был убит сзади выстрелом в затылок. Кем? Догадаться нетрудно. Ведь среди бойцов Красной Армии, сломавшей, в конце концов, хребёт нацизму, служили не только Александр Матросов и Алексей Маресьев, но и иваны чонкины и генералы власовы.
Вслушайтесь в «воспоминания» отдельных персон, прописавшихся на экранах телевизоров: они стараются перещеголять друг друга в том, кто раньше начал ненавидеть существовавший строй и бороться с ним. Жду, когда всплывёт «борец с Советской властью», стаж борьбы которого исчисляется с ясельного возраста…
Уезжая на постоянное место жительства в Краснодар, Павел Иванович подарил мне четыре изрядно потрёпанных 96-страничных тетради в клеточку, исписанных аккуратным мелким почерком. Он бережно хранил их несколько десятилетий, со времён окончания лётного училища. Внимательно ознакомившись с этими подробнейшими записями, можно смело садиться за штурвал «кукурузника» Ан-2, а то и пассажирских лайнеров Ил-14 или Ил-18 и отправляться покорять воздушный океан. Павел Иванович не был бы самим собой, если б не уточнил, подмигнув мне с невинным выражением лица: «Или совершить беспосадочный перелёт назад, в СССР…».
Н. ГАЛАНОВ
Фото автора и снимки из личного архива П.И. Черемных