На Байконур в в/ч 34200 я прибыл в 1974 году. Часть была молодая, сформированная в 71-72 годах для испытаний ракетного комплекса «Сатана». Первоначально я был временно назначен начальником отделения в монтажно-испытательный корпус (площадка 42). В подчинении у меня было 4-5 человек и различное оборудование – ложементы, лестницы, площадки, всевозможные траверсы для перегрузки ракеты, приборов, оборудования. Сдав зачёт на допуск к управлению мостовыми кранами, принимал ракету на платформе, расчехлял, перегружал двумя кранами на ложементы. Так как работы с комплексом только начинались, дел было много: мы снимали приборы, гиростабилизированную платформу и другие комплектующие с ракеты. Приборы с контейнера тоже снимали для проверки в лабораториях – что-то заменяли, что-то изменяли, так как комплекс дорабатывался и совершенствовался. На боевое дежурство он был поставлен в 1978 году, а для нас после этого началась «Воевода» – более совершенная ракета. Мы обеспечивали фронт работ гражданским, командированным с предприятий-изготовителей. Многих из них я знал, приезжал к нам и Генеральный конструктор КБ «Южное» Владимир Фёдорович Уткин.
Однажды мне указали на слесаря, который в роковой день 24 октября 1960 года участвовал в подготовке к пуску ракеты 8К64. Я выбрал момент и подошёл к нему с расспросами. Я не помню (или вообще не знал) его имени, поэтому буду называть его Очевидцем. Он оказался простым разговорчивым товарищем, хотя мог меня послать куда подальше.
Конечно, я не могу сейчас в точности воспроизвести его короткий рассказ, но, что есть, то есть. Сейчас мы знаем, что новое «изделие» было ещё «сырым», испытания шли с задержками из-за необходимости устранять неисправности. Пуск был назначен на 23 октября, но из-за неисправностей и сбоев при проверках его отложили на 24-е. Это широко известно из интернета, а вот что рассказал Очевидец:
«Было много сбоев, доходило да того, что на заправленной ракете посылали слесаря на стыковочные фермы для проверки соединения кабелей. Послали и меня, но я отказался. Старший отстранил меня от работ и сказал, чтобы я покинул площадку, а завтра, мол, мы с тобой разберёмся. Я вышел за территорию 41-й площадки, уселся на бугорок, чтобы видно было ракету и всё, что там делается. Пешком до 43-й площадки, где была гостиница для представителей заводов и КБ, было далеко – ждал, может, кто довезёт. Вот оттуда я всё и видел.
Вдруг вспышка – и уже через несколько секунд на месте, где стояла стальная сигара высотой 31 метр, бушевал огненный смерч. Горело всё, что гореть могло и не могло: ракетное топливо, машины, конструкции. Люди превратились в живые факелы, разбегающиеся в разные стороны… Пожар продолжался до утра. Спасшиеся находились в шоковом состоянии, на тех, кто выжил в море огня, из одежды и обуви уцелели только голенища сапог. В голове не укладывалось, как горящие люди сумели преодолеть три ряда колючей проволоки – некоторые были найдены далеко в пустыне. Какие уж тут подробности, сохранилось лишь ощущение какого-то ада».
Из расследования стало ясно, что из-за спешки и несогласованности действий расчётов было несвоевременно подано напряжение на разрыв мембран двигателя второй ступени, в результате чего он запустился и прожог бак первой ступени… Вот так около ста человек не встретили своё завтра. Среди погибших оказался и главнокомандующий ракетными войсками главный маршал артиллерии Митрофан Неделин. Правительственную комиссию по расследованию причин аварии возглавил председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев. С тех пор 24 октября – в День памяти ракетчиков – пуски на Байконуре не проводятся.
В. Панченко,
подполковник в отставке
